* * * В начале XIV в. Европа все еще представляла собой неяс- ное понятие, имела неопределенные очертания, будущее ее было так же неопределенно. К 1620 г., напротив, политическое разде- ление континента если и было незафиксированным, то, по край- ней мере, прояснилось и закрепилось в самых общих чертах. Не- смотря на молниеносное исчезновение Польши в конце XVIII в., появление независимой Греции несколькими годами позже и раз- личные изменения тут и там, карта Европы в 1850 г. не будет ра- дикально отличаться от той, что существовала, когда разразилась Тридцатилетняя война. В общем эпоха Ренессанса, т. е. грандиоз- ный период изменений, который продолжался от начала царство- вания Филиппа VI де Валуа до правления Людовика ХШ, — это еще и период, когда Европа определилась в политическом отно- шении и открыла, — следуя примеру итальянских государств, с помощью дипломатических уловок французского сопротивле- ния честолюбию Габсбургов, — золотое правило равновесия дер- жав. Баланс сил заменил идеал европейского единства, которое некогда воплощалось под властью императора. Около 1320 г. Данте написал в своей «Монархии»: «Там, где больше нечего желать, не может существовать жадность. Как только будут разрушены явления, которым мы можем завидо- вать, то исчезнут также и движения, которые ими вызываются. Итак, монарху [Данте определяет его как „император всего мира"] нечего желать, поскольку его юрисдикция ограничивается толь- ко океаном, это не является уделом других государей, чьи права сеньора граничат с правами другого сеньора, как, например, королевство Кастилии граничит с Арагоном. Монарх, таким об- разом, среди всех смертных единственный, кто может с макси- мальной искренностью подчиняться правосудию». Но в середи- не XVI в. англичанин Джон Корк снова повторил формулы юри- стов Филиппа Красивого и утверждал с гордостью: «Все нации знают, что могущественнейший король Англии — император в своем собственном королевстве и не подчиняется никому». Быть «императором в собственном королевстве» означало, что фео- дальная иерархия, которая некогда различала сюзеренов и васса- лов (а сюзереном сюзеренов являлся император), отвергается до самых основ. Столетняя война наглядно показала, что феодаль- ная картина уже больше не соответствовала реальности. Когда в 1337 г. Эдуард III направил свой вызов Филиппу VI, своему сю- зерену по герцогству Аквитанскому и Понтье, то он стремился главным образом изъять свои континентальные области из со- стояния вассальной зависимости. Действительно, по договору в Бретиньи (1360) Иоанн II Добрый, который ранее оказался пленником англичан, был вынужден признать, что его бывший вассал является полноправным собственником {таким образом, без принесения «вассальной клятвы») почти всего юго-запада Франции. Не менее значительным является Аррасский договор, заключенный в 1435 г. между Карлом VII и Филиппом Добрым, герцогом Бургундии. Последний соглашался разорвать союз с Анг- лией; взамен Карл VII передавал ему некоторые «королевские го- рода», в основном на Сомме, и избавлял его на всю жизнь от принесения вассальной клятвы королю Франции. Каким образом в подобных условиях император мог бы со- хранить эффективную власть над правителями Европы? Конеч- но, императорский миф оставался живучим и продолжал владеть умами на протяжении длительното времени. Франциск I и Карл Испанский оказались конкурентами на знаменитых выборах в 1519 г. Фактически могущество Карла V основывалось не на его титуле императора, а на том, что он был реальным повелителем важных территорий за пределами Священной Римской империи. С 1522 г, он ясно видел, что управление Центральной и Южной Европой в одно и то же время оказалось трудным делом, и усту- пил своему брату Фердинанду австрийские территории дома Габсбургов. В 1556 г. он уже утратил мужество, понимая, что ему даже не удастся сохранить религиозное единство в Германии, и разделил свои владения на две части, оставив Фердинанду Цент- ральную Европу и императорскую корону, а Филиппу II — Испа- нию, Нидерланды, Франш-Конте, итальянские владения и аме- риканские колонии. Совокупность этих владений была слишком обширна, чтобы оказаться жизнеспособной на долгое время. Бу- дущее на самом деле принадлежало территориальным образова- ниям, основанным на подлинном национальном чувстве. Решительно всем многонациональным общностям Европы не удалось к концу Средних веков и в начале Нового времени добиться подъема. Из всех негативных факторов, действовавших в этой части континента, следует отметить волну османского за- воевания, которая накрыла именно ее. Здесь народам пришлось собраться в кучу в более или менее молчаливом ожидании луч- ших времен. Эта схема оказалась более нюансированной в от- ношении Чехии, которая избежала турецкой оккупации. Внача- ле этой стране было суждено приобрести свою самобытность, утвердившуюся во времена Карла IV, благодетеля Праги. Эта са- мобытность проявилась еще более ярко в эпоху Яна Гуса, кото- рый проповедовал на чешском языке и способствовал тому, что в 1409 г. немцы были изгнаны из столичного университета. Для гуситских войн XV в. характерны были три аспекта: религиоз- ный, общественный и национальный. В начале XVII столетия в Чешском королевстве большинство населения перешло на сто- рону Реформации. Чешское королевство играло важную роль в совокупности территорий Центральной Европы, где правили Габсбурги. Чехия пользовалась привилегированным положени- ем, и государь любил жить в Праге. Негибкая религиозная поли- тика Фердинанда II, чешское восстание, которое он сам спрово- цировал (1618), поражение при Белой Горе (1620), репрессии, ко- торые последовали за этим, — все это обусловило упадок национального чувства в Чехии, корона которой стала переда- ваться по наследству. Конечно, королевство теоретически сохра- няло свою независимость, и Прага превратилась по преимуще- ству именно в эпоху католической Реформации в город, где торже- ствовало барокко, памятники которого сохраняют и теперь свою трогательную привлекательность. Между чешской и немецкой элитой возникает нечто вроде сотрудничества, так что было бы ошибочно утверждать, что исторически в XVII и XVIII вв. в стране существовала немецкая «оккупация». Но деятельность Яна Гуса и репрессии, которые последовали вслед за поражением в битве при Белой Горе, оставили достаточно воспоминаний для того, чтобы в XIX столетии произошло национальное возрождение. В самом деле, в Европе эпохи Возрождения, когда речь идет о странах Западной Европы или же о России и Швеции в Восточ- ной Европе, во всем, что связано с расцветом наций, мы гораздо чаще сталкиваемся с успехом национальной идеи, чем с ее пора- жением. Однако этому противоречит пример Италии. Макиавелли в «Государе» (1516) тщетно призывал объединителя, который сумел бы мобилизовать национальную энергию и объединить страну. Действительно, Италия в конце XV в. столкнулась не толь- ко с тем, что по ее территории передвигались чужеземные ар- мии, которые вступали на ее землю и покидали ее, но и с еще более тяжелым испытанием: в отдельных ее областях эти армии пытались обосноваться прочно. В 1494 г. Карл VIII перешел че- рез Альпы, и этот «новый Кир» как триумфатор появился в Ми- лане, Парме, Флоренции, Риме, Южной Италии. Он короновался как «король Неаполя, Сицилии и Иерусалима». Но, впрочем, не- сколькими месяцами позже итальянские государи объединились против него, и ему еще повезло, что в результате жаркого сраже- ния при Форнуе (в июле 1495 г.) для него был открыт путь воз- вращения во Францию. Однако в 1499 г. Людовик XII направил в Италию новую французскую армию. Она заняла Милан, милан- ский герцог Лодовико Моро был взят в плен и отправлен в Лош, где умер. Властелин Генуи и Ломбардии, король Франции разгро- мил венецианцев в 1509 г. при Аньяделло. Правда, спустя пять лет ему пришлось расстаться с мечтой Карла VIII и оставить Не- аполитанское королевство Фердинанду Арагонскому. В 1522 г. «Священная лига», которую Юлий II в это время сумел образо- вать вместе с венецианцами, изгнала французов из Милана, не- смотря на не имевшую последствий победу Гастона де Фуа при Равенне. Короли Франции упорствовали в своих намерениях в отно- шении Италии. В начале царствования Франциска I была одержана в 1515 г. блестящая победа при Мариньяно. Милан снова, хотя и ненадолго, стал французским. Шестью годами позже христи- аннейший король потерял этот город, после того как войска были разгромлены при Павии (1525): 8 тыс. французов погибли в сра- жении или же утонули в Тессино. Армия императора потеряла только 700 человек. По Мадридскому договору (январь 1526) Франциск I, казалось, отказался от Италии. Но несколькими ме- сяцами позже он составил в Коньяке против Карла V лигу и сбли- зился с папой. Разгром Рима имел следствием новое француз- ское вторжение в Ломбардию под командованием Лотрека, а за- тем войска двинулись по направлению к Неаполю: последовало новое поражение, что привело к заключению мира в Камбре (1529). Но в 1535 г. умер последний герцог из рода Сфорца, кото- рый правил Миланом только номинально. Таким образом, Ми- лан тогда перешел под прямое правление Карла V. В знак проте- ста и для того, чтобы приобрести базу для отправки войск при последующих вторжениях на юг, Франциск I захватил в 1536 г. Савойю и Пьемонт, где французские войска оставались более двадцати лет. В 1542 г. он предполагал снова захватить Милан. В правление Генриха II солдаты короля Франции сражались в новых и новых многочисленных походах в Италию. В 1551 г. они воевали против Юлия III в окрестностях Пармы и Мирандолы. На следующий год против императорских войск с возгласом «Francia! Francia!»' взбунтовалась Сиена. В 1557 г. Франсуа де Гиз по призыву папы Павла IV, которому угрожали испанцы, появился в Риме и совершил последний, безуспешный «поход в Неаполь». Мир в Като-Камбрези поставил точку во француз- ских вторжениях, но не завершил пребывание иностранных войск на итальянской земле, так как в 1504 г. туда пришли ис- панцы и оставались там более двух столетий. Таким образом, по Апеннинскому полуострову в XVI столетии проходили фран- цузские, швейцарские, немецкие и испанские солдаты, и Ита- лия испытала и их тяжкое пребывание на своей земле. Она бес- помощно взирала на разгром Рима в 1527 г. Императорские войска (т. е. немецкие ландскнехты, нередко являвшиеся лю- теранами, испанцы, даже итальянцы) под командованием (Франция! Франция!» (ит.). француза' получили тогда садистское удовольствие от грабежа, насилий и унижения города, который приобрел репутацию «но- вого Вавилона» и которому завидовала вся Европа. Однако Ита- лия не утратила свою душу. В эту эпоху, несмотря на Макиавел- ли, она и не стремилась к политическому объединению. Но она сознавала свое духовное единство и знала, что Альпы представ- ляли собой естественную границу. Юлий II выражал чувства всех соотечественников, отличая итальянцев от «варваров», которых было необходимо удалить с полуострова. Спустя полвека Па- вел IV также старался «освободить Италию от чужеземных войск». Эти попытки потерпели крах. Но испанцам не удалось, да они даже и не пытались этого добиться, ассимилировать жителей Милана, Неаполитанского королевства и Сицилии, ко- торые сохранили свой язык, свое культурное достояние и свою индивидуальность. Не слишком ли поспешно рассуждают об «ис- панской Италии» XVI и XVII столетий? Действительность была намного более сложной, особенно если поразмыслить над тем, что Рим, Венеция и Флоренция оставались независимыми, хотя им и приходилось считаться с другими государствами, с испан- ским могуществом. Поэтому итальянское искусство и итальян- ский дух смогли продолжать свободно цвести на этих трех вер- шинах западной цивилизации. Следует ли считать случайностью факт, что столько ломбардских художников во второй половине XVI столетия приезжали в Рим и обосновывались в Риме? Но- вый расцвет и сияние, возраставшие в Вечном городе в эпоху ка- толической реформы в то самое время, когда папы, и именно Сикст V (1585— 1590), стремились усилить свободу действий Свя- того престола и церковного государства, свидетельствует о том, что Италия сохранила сущность своего гения и оставалась вер- ной великому прошлому, которое некогда поставило ее во главе всего мира. Она оставалась раздробленной, но при этом сохра- няла внутренние связи, хотя этим никогда не обладало разроз- ненное собрание земель, которое повиновалось Филиппу II. Даже Германия, расчлененная, отдавшаяся во власть гражданской вой- ны, сохраняла относительно устойчивые границы, которые за- щищали ее культурный капитал и нечто вроде общественного сознания, красноречивым свидетелем которого стал Лютер. Не объясняется ли утратой этого коллективного сознания, которое так же сильно развивалось у жителей Швейцарской Кон- федерации, сущность провала при попытке заново восстановить королевство Лотарингию, что попытались осуществить бургунд- ские герцоги в конце XIV и в XV вв.? Карл Смелый (1467—1477) пытался использовать итоги последовательного увеличения бур- гундских владений и оставался верен политической линии Фи- липпа Доброго: он хотел, захватив Эльзас, Лотарингию и Шам- пань, соединить свои владения на севере с южными землями и образовать единый комплекс от Зейдерзее до Макона и Базеля. Людовик XI и швейцарцы сумели воспрепятствовать ему. Но при любых условиях это чересчур поспешное террито- риальное строительство могло показаться искусственным. Жи- тели Нидерландов никогда не чувствовали себя «бургундцами» — доказательством этого были повторяющиеся восстания в Льеже, Брюгге и Генте против Филиппа Доброго, Карла Смелого, Филип- па Красивого и Карла V. Крах бургундской конструкции позво- лял предвидеть будущий расцвет Испанской империи в Европе. Бедствия, которые разразились в Нидерландах после 1560 г., не- сомненно, были связаны с религиозными причинами, но отстра- нением министрами Филиппа II от дел Генеральных штатов мест- ных уроженцев и враждебностью со стороны испанских солдат отчасти также объясняется восстание во Фландрии. Если, напро- тив, венским Габсбургам удалось сохранить на протяжении не- скольких столетий территории, переданные им после раздела 1556 г. как относительно прочное объединение, то это случилось именно потому, что в центре оказалось мощное ядро, которое стремилось германизировать периферические области. Столь же показательно, как и крушение новой Лотарингии в XV в., поражение франко-английского королевства, которое чуть было не родилось в эпоху Столетней войны. В 1337 г. Эдуард III, который владел на континенте Аквитанией и Понтье, не доволь- ствуясь тем, что бросал вызов своему сюзерену Филиппу VI, стал оспаривать у него корону Франции, требуя ее для себя. Правда, по миру в Бретиньи (1360) Эдуард III отказался от притязаний на корону, но Иоанн Добрый уступил ему треть территории Франции. Через 60 лет по договору в Труа дофин Карл (буду- щий Карл VII) был лишен права наследования, а в жены сыну Генриха V> отдавалась Екатерина, дочь Карла VI. В тексте догово- ра можно прочитать: «Обе короны Франции и Англии соединя- ются навсегда и будут принадлежать одному человеку, а именно нашему сыну королю Генриху до конца его жизни, а после него — его наследникам». Но к 1453 г. англичане удерживали во Фран- ции только город Кале. | 